Член литстудии Лариса Алексеева

0
2668

                                                        Максимовна

Лариса Алексеева

Не были согреты семьей её трое детей. Старшая уcтроилась после семилетки работать на почту. Средняя, по примеру старшей, тоже после седьмого класса, поступила в ПТУ на штукатура и ушла жить в общежитие, а младшенького, опять же после седьмого, перевели учиться в интернат, где он благополучно закончил десять классов.

Максимовна работала на складе кладовщицей и жила свободно, без регистрации, с гражданским мужем в изолированной квартире, наслаждаясь прелестями жизни, что по тем временам было возможно не всем,. В той самой квартире вод­ились нужные люди: достать ­­­– приобрести. Соседи по дому были разделены на избранных и простых. Ежегодные поездки в санаторий по блатным путевкам были призваны укрепить здоровье, расшатанное воспитанием детей.

Изредка наведывались дочери, а сын был рад нечастым визитам мамы в интернат, и Максимовной это считалось нормальным. Она полагала свою жизнь интересной и чувствовала, что весь мир крутится вокруг нее. Не красавица, но мелькали и у нее новые наряды и сумочки. В холодильнике не переводились сервелат с языковой колбасой и еще много чего, осетрину с икрой исправно доставал муж. Новые пластинки с популярными песнями слушались ежевечернее,  а сходить на концерт заезжих популярных исполнителей – да только захоти.  Во вкусной и красивой жизни, как казалось Максимовне, некогда было думать о душе, а может и не хотелось. Кто достал очередной дефицит, тот и друг, а не достал – пошел вон, вычитаем из круга друзей. Арифметика всегда была ее коньком.

Но заболел муж… Знакомые врачи провели все обследования, назначили хорошие лекарства, но улучшения у Петровича не наступало, а Максимовна уже  полгода как не  покупала обновок… А Петровичу стало совсем плохо.

– Господи, сколько можно бегать по аптекам и врачам, – причитала Максимовна, вдруг вспомнив про Бога, но холодок пренебрежения все же подул в сторону мужа. Последовавшее за ветерком решение возникло быстро: супруг отправится жить к сыну от первого брака.

Так и быть, Максимовна поможет своему бывшему собрать вещи и довезти. Имущество поделили сами и без скандала. Чувства Петровича не в счет. Он вообще был не в состоянии спорить. А чувства женщины, как в зеркальном отображении, измерялись количеством удобств для жизни, которых стало значительно меньше.

Дети, образовавшие к этому времени свои семьи, с недоумением отнеслись к расставанию матери с таким родным Петровичем. Кто же теперь их борщем накормит и выслушает? Борщи Петровича были почему-то вкуснее и наваристее материнских.

  • Понимаешь Сашка, когда женщина любит меньше, от нее не больно уходить. Больно только то, что я к ней прирос, а теперь еще и заболел. Баловал её, все разрешал и не заметил, как она отдалилась от меня… да и от вас, детей, тоже…– Петрович и Сашка всегда понимали друг друга с одного взгляда. – Жалею, что разрешил ей перевести тебя в интернат, голова у тебя светлая, учиться тебе надо! – продолжал Петрович.
  • Я обещаю, что поступлю в институт, на вечернее! – выпалил Сашка,– но тебя батя не оставлю. Буду в гости приезжать, помогать в чем могу. Хоть и неродной ты мне отец, но для нас с сестрами за столько лет стал родным.

–  Вот и договорились, сынка ! И дивчатки пускай приезжают, если соскучатся.

Да, переженились дети… Вот кто теперь будет ей помогать! Не беда, что старшая дочь познакомившись на прибалтийском курорте с молодым человеком, уехала к нему на Север. Она ведь исправно присылает оттуда посылки.  Жирный, лоснящийся копченый палтус уверенно заменил осетрину в холодильнике Максимовны. Зато здесь остались младшая дочь и сын. Да и сама Максимовна, еще полная сил, работает.

Правда, с прежнего места пришлось уйти. Из-за Петровича. Таким непререкаемым был его авторитет в коллективе и так неожиданно, без привычного любовного треугольника, их расставание, а сплетни Петрович на дух не переносил. Ну и ладно. Что было, то было. Как говорится, упала, отряхнулась и пошла дальше.

Дальше наблюдать закаты, провожая день уходящий, под душистый чай на даче, пришлось ей одной. Разве что появившиеся внуки, вносили капельку веселья в ее размеренную жизнь. На внуков она смотрела как на маленьких неуклюжих медвежат, не выделяя  никого из них  и по-прежнему ждала гостинцев от их родителей.

Но чаще стало прихватывать сердце. Глаза отказывались видеть такой раньше понятный шрифт в газетах. В них же о чем только не писали в нагрянувшую эпоху перестройки! Демократия, свобода слова… О душе только никто не писал…Да и кому нужна твоя душа, когда ввели талоны на продукты, потому что на магазинных полках снова пусто, как в послевоенные годы, когда страна лежала в руинах …Ряды друзей заметно поредели, оно и понятно: доступа к дефициту больше нет и чаще вместо бутербродов с докторской колбасой на завтрак,  она вкушала блинчики.

Жизнь у детей складывалась по-разному. Лучше всех, богаче, жила старшая дочь, что на Севере. «Характер от меня взяла, но терпение не моё» – удовлетворенно качая головой, приговаривала Максимовна, долгими вечерами сидя за вязанием. Младшая дочь развелась с мужем и одна растила дочь. Гостинцы от нее были редко, да и не любила мать ее особо: уж больно остра на язык, пальца в рот не клади, но справедлива всегда, этого не отнять.

У сыночка была своя беда: жена повадилась ходить налево, а он ей прощал, потому что любил. Приходил к матери, жалился и все равно возвращался к своей блудне. Часто Максимовна пыталась поставить себя на место сына и так же часто говорила, что она так бы не смогла жить. А он вот жил… Самый меньший, самый любимый…«Да когда же он таким стал?» – вдруг спохватывалась она… Ведь реже всех его видела в интернате… И не могла найти быстрого ответа. Зато бывало, как приедет, как наговорится с ним –  и на душе легче становилось. Умел выслушать ее сынок. Слушал и кивал, кивал головой, по-мужски сосредоточенно слушая ее. Только сейчас она поняла, что именно этого ей не хватало в веселой и захватывающей жизни. Выговориться было не с кем…

Дочерей сама же приучила к ранней самостоятельности, разрисовав прелести обновок, поездок в отпуск. Да и дома посвободней было… Ну, а на выходные она еще готова была видеть их в гостях, но чтобы их проблемами голову не забивать. Так хотелось жить интересно, весело, жадно! Для себя!  Доченьки все поняли и не досаждали не только проблемами, но и радостью. Она же гордилась, что каждой подарила на  свадьбу по 200 рублей. Это были для нее большие деньги.

Теперь уже и дачи нет. Пришлось продать, потому как силы не те. У сына своя дача, а младшую не дозовешься: все дома возится, если не на работе.  Да и не ходили они к ней часто в гости. «Отчего? Почему? Ведь вырастила же их…» – опять размышляла сильно постаревшая Максимовна, не додумываясь что душевного тепла детям недодала.  Кто бы подсказал это раньше…

Когда  Максимовна совсем слегла, то первая прибежала к ней с горячим супом младшая дочь, самая нелюбимая ею, но справедливая… Старуха встретила её участие почти равнодушно: а что, так ведь положено дочери вести себя… другие детушки тоже скоро явятся, куда денутся…

Ей было жалко себя: прожила жизнь– не заметила. А дальше что? Там, где-то там… Может, Петрович встретится? Простит ли?

Быстро темнело за окном и в душе, быстро, ох как быстро…