БАРЫШНИКОВА Наталья Владимировна — волгоградская поэтесса, прозаик, переводчик, публицист, член Союза писателей России, лауреат Международного фестиваля имени Александра Невского, Всероссийской литературной премии «Сталинград», государственной премии Волгоградской области в сфере литературы. Автор около десятка книг стихов и прозы и многочисленных публикаций в толстых журналах. Живёт в Москве, но на учёте числится в Волгоградском региональном отделении СПР.
Наша Наташа! К чему это я? Да к тому, что поздравить её надо. 5 июня она отмечает день рождения.
«Вредный ребёнок…» – именинница (шутка). Узнала недавно биографический секрет моей так называемой «сестры» (девичья фамилия моей мамы – Барышникова). Именно так – «Вредный ребёнок» – называется один из рассказов в книге Натальи Барышниковой «Ливень лун», которую я начала читать.
Желаем Наталье Владимировне (и совсем она не вредная, симпатичная и талантливая) всяческих благ, вдохновения и не забывать своих коллег-волжан в своём далёком Пушкино, тем более, что и дочьее, и любимая внучка живут у в Волгограде.
А в качестве подарка ко дню рождения предлагаю почитать стихи нашей именинницы.
* * *
Шиповник, завещанный грустным отцом, —
Раскидистый куст в огрубевшем сугробе.
Возможно ли ветки коснуться лицом
И с мёртвой улыбкой пройти по Европе?
Дозволено нынче смотреть из окна
На жизни коварство. Смотреть, ужасаясь,
Что низкое небо, как будто стена,
Стоит между нами, сердец не касаясь.
Бессилен шиповник, а кажется горд
Своим пребыванием в мире суровом,
Где мартовский снег, как минорный аккорд,
Покажется музыкой, скажется словом.
* * *
По-крещенски морозно везде.
Сипло движется локомотив.
И охрипла кукушка в гнезде,
Колыбельный кукуя мотив.
Впереди благодатные дни.
Гонят волны по Волге весну.
Мы с тобой долго в доме одни,
Долгожданно отходим ко сну.
По ресницам скользнет благодать
Безголосою тенью октав,
И кукушка затеет читать
Нам железнодорожный устав.
Отдаленно промчат поезда,
Оглушенные всхлипом птенцов.
Мне приснятся святые места,
Мамин голос и вкус леденцов.
* * *
Заката горестное тленье,
Скворца почудившийся всхлип,
Печальное на удивленье
Молчанье ясеней и лип.
В тиши старинных поселений
Шаги людей покрыты тьмой.
Мы, наломав букет сирени,
Бредем, счастливые, домой.
Не спорим о чужих дорогах
И свой не удлиняем путь.
И жизнь вослед глядит не строго,
Боясь нечаянно спугнуть.
* * *
Замерзает земляника.
Зимний день — как дом пустой.
В доме зеркало и книга —
Наша плата за постой.
Заколоченное зданье.
Неприветливый фасад.
Но слепого мирозданья
Стрелки движутся назад.
Ломких крыльев утешенье —
Бьется бабочка в окно.
Все же ягоды служенья
Нам взлелеять не дано.
И по замкнутому кругу
Незаметности земной
Зеркала ведут подругу,
Не знакомую со мной.
* * *
Я не знаю, почему
Дом так нравится ему.
В самом деле, в этом доме
Он ни сердцу, ни уму.
И за это он не мстит.
В доме дерево растит
И над черными ветвями
Все грустит, грустит, грустит.
Напевает день и ночь
Колыбельную. А дочь
Песню слушать не желает
И уйдет из дома прочь.
Вслед за матерью и за
Всем, что видела слеза.
Он, конечно, не подарок,
Но светлы его глаза.
И наверно, потому
Не случится одному —
Умерев, стать частью рая —
Ни тебе и ни ему.
* * *
Семьёю брошено гнездо.
Не обернуться напоследок.
И золотой струится стон
С дрожащих ослабевших веток.
Под зиму дерево скорбит.
И крона кладбищу подобна.
Дом, что предательством убит,
Считать покинутым удобно.
А безмятежная семья
Ещё не чает оправдаться.
Но некуда уже податься.
Хотя не кончилась земля.
* * *
Снег сошёл в одночасье.
Нудная грязь, гроза.
Широкоплечий ясень
Тянется в небеса.
Весточки от перелётных
Птиц не слышны пока.
Дел первоочерёдных
Не страшится рука.
Что не затеешь, всё благо —
Ладный к смерти пролог.
Лишь бы ребёнок не плакал
И был бы утешен Бог.
* * *
Утром в окне запотело стекло —
Осень раскинула сети.
Птицы летели туда, где тепло.
Грешные птицы —на север.
Я подсмотрела небесный конфликт.
Точку поставят метели.
Мне уже снился осмеянный клин —
Грешные птицы летели.
Я притворюсь, мне теперь все равно —
Их направленья, высоты…
Разом задерну сырое окно
И за окном эпизоды.
Буду ждать вечер, в углу воскопад
Сонной свечи. Что ей снится?
Угол. Окно. Ввысь уходит тропа.
Я. И грешнейшая птица.
* * *
Роману Назарову
От первой звезды в сочельник
До Рождественского поста
Не будут иметь значенья
Пригородные поезда.
По четным и по нечетным
Дневные, ночные —они,
Подобно машинам счетным,
Шифруют чужие дни.
Чужие несут чемоданы.
Несут заботы и сны…
Механически неустанны
От божественной новизны,
Качающиеся вагоны
Вымарывают нас —
Пассажиров земной иконы,
Необживших иконостас.
Так уж вышло: под звездочкой славить.
Ты —на север, а я —на юг —
Прошагать, прослужить, прославить
Постом замыкаемый круг.
* * *
Громоздкий тополиный пух
И улицы большие.
И кажется совсем не вдруг —
Мы вместе, но чужие:
Ты колешь греческий орех
Усердьем мегалита
И рассуждаешь мне про грех
Задумчиво-открыто.
А я давно еще не здесь;
И кофе не пролито.
И обезличивается месть
Улыбкой Гераклита.
* * *
Угрюмый дождик нечего учить
В объятья брать лохмотья ладных крон.
Но ни за что теперь не отличить
Мирских от пластилиновых ворон.
Тут мокрый ворон скажет воронью:
«Конечно, сыро. Но оно и что ж?!»
А мы, не приближенные к вранью,
Перемолчим с тобой и эту ложь.
* * *
Спросонья все предчувствия, как сон,
И спящий рядом — не всегда реальный.
Вполне резонно — вспомнить про озон
И носовой платок мемориальный.
А спящий рядом, он давно не спит.
Плывет из кухни слабый дым кофейный.
Заложен нос, а кажется, убит
Инстинкт самосохранности трофейный.
Хотя не собран веский компромат
На немощь тела и на дух бессильный.
И долго тужится кофейный автомат,
Задумчивый, как аппарат доильный.
* * *
Медленно-медленно тает роса.
Русые кони под солнцем незрячим
Маются. Скоро начнется гроза.
Маются кони под небом горячим.
Клин облаков над тобой, надо мной.
Скоро роса станет тихой рекою.
Что же мы ждали от жизни земной,
Если влекли нас строка за строкою?!
Пальцы в чернилах и слезы в глазах.
Дождь все рассудит, не ведая, где же —
В снах океанов, в ночных голосах?
Мы повстречаемся, русые. Те же.
Наталья Барышникова
Создание сайта